28 de enero de 2017

Леонид Андреев. O Джеке Лондоне

В  Джеке  Лондоне  я  люблю  его спокойную силу, твердый и ясный ум, гордую  мужественность.  Джек  Лондон  -  удивительный  писатель, прекрасный образец таланта и воли, направленной к утверждению жизни.
Можно заказать книгу по адресу
     Англосаксы  - раса мужчин по преимуществу; иногда можно подумать, что у них  совсем  нет женщин. Их деятельность в мире - деятельность мужчин, порою безжалостных  до жестокости, порою широко и свободно великодушных, но всегда твердых,   последовательных   и   сильных.  Им  чужды  экстатические  порывы женственной  Франции, то поднимающейся на вершину творчества, то спадающей в трясину  мещанства,  морального  бессилия, физической усталости. Их экстаз - холодный  и  белый  пламень,  горящий  ровно,  надежно  и  строго.  Великими пожарами  и  катастрофами живет сердце Франции, в ее голосе, даже проходящем сквозь  уста  Великого  Наполеона,  всегда  слышатся  истерические  нотки. В ровном  свете солнца живет дух старой Англии и молодой Америки; их революции и  войны  -  это  все  тот же день, немного более жаркий, чем другие. Иногда даже  очень  жаркий  - не зная, что делать с погодой, короли теряют головы в такие дни.
     Мужественная  и  великая  литература  английская.  Однажды во всем мире прибавилось  мужчин  -  это значило, что в Англии родился Байрон. А ее смех? Посмотрите,  как смеется гудоновский Вольтер - умная, злая, ехидная старуха! -  и  сравните  с  его  смехом  смех  беспощадно холодного Свифта: словно не человек,   а   сама  логика  смеется  в  строгой  последовательности  своего нотно-логического искусства! А ее слезы? ее страх и безумие?
     Величайший  безумец Англии и мира, Эдгар По - он же и высочайший логик. Он  никогда  не  бьется  в  истерике,  не  кричит,  не  выкликает,  не машет бестолково  руками,  -  перед  лицом  самого  безумия  и  страха он мужчина, холодный  диалектик, надменно-покорный созерцатель собственной гибели. Опять невольное  сравнение:  Эдгар  По  -  и  француз  Мопассан с его истерической "Орля", страшной только для женщин.
     И  Джеку Лондону, еще молодому Джеку Лондону, принадлежит славное место среди  сильных!  Талант  его  органичен,  как  хорошая кровь, свеж и прочен, выдумка  богата,  опыт  огромен  и  опыт личный, как у Киплинга, у Синклера. Очень  возможно,  что Лондон не принадлежит ни к одному литературному кружку и  плохо  знаком  с  историей  литературы,  но  зато  он  сам  рыл  золото в Клондайке,  утопал  в  море,  голодал  в  трущобах  городов,  в тех зловещих катакомбах,  которыми  изрыт  фундамент цивилизации, где бродят тени людей в
образе  зверином,  где  борьба  за  жизнь  приобретает характер убийственной простоты и бесчеловечной ясности.
     Чудесный  талант!  С  тем  даром  занимательности,  что  дается  только писателям  искренним  и  правдивым,  он  ведет  читателя дружеской и крепкой рукою,  и  когда кончается путь совместный - так жалко расставаться с другом и  так  ищешь,  так хочешь нового свидания и встречи. Читаешь его - и словно
выходишь  из  какого-то  тесного  закоулка  на широкое лоно морей, забираешь грудью  соленый воздух и чувствуешь, как крепчают мускулы, как властно зовет вечно  невинная  жизнь  к  работе  и  борьбе.  Органический  враг бессилия и дряхлости,   бесплодного   стенания   и   нытья,  чуждый  тому  дрянненькому
состраданию  и  жалости,  под кислым ликом которых кроется отсутствие воли к жизни  и  борьбе, Джек Лондон спокойно хоронит мертвецов, очищая путь живым,- и оттого его похороны веселы, как свадьба!
     Недавно  -  сообщали  газеты  -  в  одном  большом  английском  городе, кажется,  Эдинбурге,  произошел в театре пожар. Вы знаете, что такое пожар в театре,  полном  зрителей,  женщин  и  детей?  И вот - когда уже готова была начаться  бессмысленная  и  свирепая  паника,  когда  уже  послышались,  как предвестие  жестоких  смертей  и увечий, истерические вопли женщин и слишком нервных  мужчин,  кто-то  один  встал  на скамейку и громко запел английский гимн:  "Владей,  Британия, морями". Момент недоумения, встречи двух течений, борьбы  двух  сил,  хаоса  и  человеческой  воли, - и к певцу присоединяется сперва  один  неуверенный  голос,  потом  другой,  третий...  Песня растет и крепнет,  скоро поет уже весь театр - и под согласно-ритмичные звуки гимна в строгом  порядке  выходят  зрители,  пока там на сцене бушует огонь и заживо сгорают  несчастные,  потерявшие  выход  артисты.  И  все  вышли,  и ни одна женщина не погибла, ни один ребенок!
     Я  думаю, что этот кто-то, хаос подчинивший воле и вопли превративший в песню - был Джек Лондон.